Гости из космоса (сборник) - Страница 20

«Полярная станция острова Хмурого не может остаться без метеоролога», — отрезал Василий Васильевич.

Тут Маша к столу подошла. Улыбается, и лицо у нее от этой улыбки даже красивым сделалось.

«Так мы попросим вашего старого метеоролога еще на год остаться. Ну, неужели он нам откажет?»

Столько эгоизма и наивности было в Машиных словах, что нельзя было их без улыбки слышать.

Сходов смешался, нахмурился еще больше и пробурчал: «Это его дело. Попробуйте договориться».

Грачевы тотчас же ушли. А Сходов раздраженно спрятал в стол деньги и телеграмму, которую сам же должен был передать в сберкассу, запер ящик на ключ и говорит мне: «Метеоролог Юровский перенес тяжелую болезнь. Он слаб. Врача у меня на острове нет, и метеоролог еще на год не останется».

Я вообразил себе этого метеоролога, сидящего на чемоданах, у него карманы уже набиты письмами на Большую Землю, а к нему вдруг обращаются с неожиданной просьбой люди, которым кажется, что, кроме их счастья, на всем свете ничего не существует.

«Ни за что Юровский не согласится, уж я это знаю, — повторил Сходов. — Из-за его болезни я ведь и смену ему вызвал».

Мне, капитану, часто в дела своих пассажиров вникать приходится, но тут… что я мог сделать? Наблюдаю жизнь, как она есть!

И вдруг возвращаются к нам молодожены Грачевы, сияя, как арктическое солнце в апреле.

«Согласился Юровский!» — возвещает Грачев.

«Такой милый молодой человек… такой чудесный товарищ! — говорит Маша. — Я его расцеловала. Женя его зовут».

Сходов позеленел, но ничего не возразил, а когда «счастливцы» вышли, сказал мне: «Капитан! Вы должны мне помочь. Я понимаю, что такое человеческое счастье, но я знаю также, что такое человеческая жизнь! Юровский погибнет, если останется… Это только я знаю. Сердечнее он оказался, чем я думал, но он не имеет права остаться на острове!»

Посоветовались мы со Сходовым. У меня кое-какой план появился. На том и порешили.

Вышел я от Сходова, а Маша с Грачевым ко мне: «Поздравьте нас, — говорит Маша. — Мы так счастливы, Борис Ефимович!»

Я холодно отвечаю: «Не могу поздравить вас, Мария Федоровна, потому что вы полярный дезертир».

Грачев нахмурился, исподлобья на меня смотрит. Маша побледнела.

«Вы в Арктику ехали работать, а сами устройством семейных дел занялись».

«Да разве я… — вмешался Грачев. — Столько лет… разве мне нельзя подумать о личном?..»

«Вам, Григорий Иванович, можно, вы человек заслуженный. А вот молодой женщине, которая себе еще ни разу щеки не поморозила, ей-то, может быть, и рановато!»

Грачевы что-то хотели мне объяснить, но я сказал только Маше: «Теперь вы, гражданка Грачева, не полярница, а пассажирка». Она обиделась.

Я вернулся на корабль, нашел парторга и предложил ему устроить аврал по выгрузке.

Мой помполит искренне удивился: «Чтоб все моряки и все пассажиры участвовали?» — «Все полярники», — подчеркнул я. — «Ведь станция небольшая, грузов немного… И так бы справились», — все возражал он.

Я ему объяснил свой замысел.

Начался аврал. Все мои пассажиры — зимовщики, возвращающиеся после зимовки, и те, кто направлялся к месту работы, с охотой согласились помочь морякам.

У причала закипела работа. Работали все без исключения. Мы со Сходовым тоже взялись таскать мешки и ящики.

Такая уж у нас в Арктике традиция. Даже наш корабельный кок со шкиперской бородкой — и тот сбежал из камбуза, чтобы «подкинуть» пару мешков угля.

Люди шли вереницей, у кунгаса им на спину клали тяжелые мешки, которые в другое время многих придавили бы к земле. Полярники хватали мешок за петли и спешили наверх. Там они высыпали уголь. Черная пирамида росла на глазах. А люди спускались к воде, с азартом хватали новые мешки и снова спешили наверх.

Работали весело, перекидываясь словами, посмеивались.

«А ну, валяй, валяй!» — «Бегом, бегом!» — «Ты который? Одиннадцатый мешок? А я уже двенадцатый!» — «Полярники, от моряков не отставай!» — «Сами, братишки, подтягивайтесь!»

Спускаюсь я за мешком к кунгасу и встречаю Грачева. Несет мешок. Лицо все в черной пыли. Только белки глаз сверкают. Обгоняет меня маленькая фигурка… Узнаю — Маша!

«Бросай мне на спину мешок! — кричит. — Не гляди, что я маленькая! Мешки с зерном в колхозе таскала».

Два моряка мешок схватили, раскачали, но я их остановил и к Маше обращаюсь: «Простите, гражданка Грачева, здесь у нас работают только полярники. Посторонним принимать участие в аврале не разрешается».

Маша опешила. Смотрит на меня непонимающе, а морячки посмеиваются. Мешок, ей предназначенный, кому-то другому на спину бросили.

«Как так посторонним? — спрашивает Маша. — Я ведь помочь хочу». — «Пожалуйте на корабль, в каюту. Вы платный пассажир. Не имеем права вас нагружать».

Маша повернулась, чтобы слезы скрыть. Отошла. Моряки со мной переглянулись.

Грачев за новым мешком возвращается.

«Маша! Ты чего?» — обращается к ней.

Она только рукой махнула и побежала.

Видел я потом, как она на скале сидела и на морской прибой смотрела. Не знаю уж, о чем думала.

Вечером мой помполит собрал в кают-компании моряков и полярников. Объявил вечер воспоминаний. Каждый мог рассказать о полярной жизни что-нибудь интересное. Вот в такой же вечер и услышала Маша о «Полярном Варяге».

Я в своей каюте сижу. Вдруг стук. Я уж знаю — кто.

Так и есть — Маша. Лицо заплаканное.

«Борис Ефимович! Меня не пускают…» — «Куда вас не пускают?» — «На вечер не пускают. Разве я прокаженная какая, что и послушать не могу!» — «Вот это уже зря», — сказал я, сдерживая улыбку, и повел ее в кают-компанию.