— Вы давно здесь? — как бы невзначай расспрашивал его капитан.
— Второй год. Я прежде с семьей в бухте Рубиновой жил. Мальчишка у меня подрос. В школу пора отдавать. Вот первый год без семьи живу.
— Скучаете? — спросил капитан.
Хлынов улыбнулся.
— Смешно сказать… Зарок дал бороды не брить, пока с семьей не свижусь. Думаю перебраться на Диксон. Там и школа есть. А из Арктики уходить — сил нет. Вот посмотрите, какой у меня мальчонка… — он достал из письменного стола фотографию жены и ребенка.
— Как живете здесь, дружно?
Хлынов махнул рукой.
— На полярной станции живем очень хорошо. Есть у нас еще радист и радистка. Поженились у нас. Жаль, вы их увозите. Но им повезло — опять вместе будут. Маяк вот только у нас поблизости… беспокойный, — нахмурился Хлынов.
— Гудит? Так ведь скоро навигация кончается…
— Не гудок беспокоит… Собаку нашу смотритель пристрелил. Уж не знали мы, как Верочку утешить. Хороший был пес. Не давал он Суетину к Верочке приближаться. Она без этого пса на метеоплощадку никогда не ходила… Вот Суетин и пристрелил.
— Вот как, — помолчав, проговорил капитан.
Я остался в кают-компании с Верочкой, а капитан пошел в радиорубку познакомиться с уезжающими радистами, поговорить с ними, как они прожили тут зиму.
Потом вместе с капитаном мы зашли на маяк и после его осмотра сидели в комнате смотрителя, неряшливой, очевидно к нашему приходу наскоро прибранной. В ней пахло плохо выделанными шкурами.
— Хорошо играет… — говорил Суетин про Верочку. Его бабье лицо расплылось в улыбке. — Очень мы все это любим. Только вещички-то она играет какие-то непутевые. Просишь, просишь сыграть «Огонек» или там «Синий платочек» — не играет. Все от гордости, это я так полагаю. А Хлынова нужно вывезти… это для того, чтобы ее же спасти. А насчет станции не сомневайтесь, справимся в порядке совмещения профессий. Пожалуйста, угощайтесь… У нас хоть тоже все по норме, но мы не Хлыновы, не поскупимся. Мы сами из крестьян. Из крепких, гостям всегда богатый стол. Медвежьи шкуры посмотреть не желаете ли? Я вам про каждую историю расскажу. Вот шкура медведицы. Я ее вам вместе с двумя медвежатами заверну… С этим семейством дело вот как было. Плыли мы на пароходе, когда меня сюда доставляли. Капитаном у нас был Николай Львович, да вы его знаете, он потом из Арктики в какой-то порт ушел… Увидал я медвежье семейство на льду и к капитану. Так и так, Николай Львович. А семейство нас почуяло — и к пароходу. Звери дурные. Страха не знают. Кто их в Арктике напугать может? Я с винтовочкой. Жду, когда поближе подойдут. Пассажиры собрались, ахают. Идут звери, воздух нюхают. На корабль дивятся. К самому борту подошли… Ну, не мишень, а просто прелесть. Я винтовочку на реллинги положил, удобно так… и спускаю курок. И надо же! Мальчишка — Федька-сирота — с базы одной его вывозили — подтолкнул меня под руку. Зверя, видите ли, ему жалко стало! Я в медвежонка метил, потому знаю, что от раненого или от убитого мать никуда не отойдет. И не уложил я зверя. Перекувыркнулся он через голову. Застонал, зарычал и ну бежать… На снегу красный след. Мать и брат за ним. Бегают медведи быстро. Второй раз я стрелять не стал. Сразу — на мостик. Николай Львович, прошу, мол, в погоню! Он поворчал, но согласился. Медвежатник страстный был. Стал корабль во льдах разворачиваться. Медвежонок раненый прилег за ропак, его и не видно. Мать с братом отошли было за километр, но как увидели, что чудище к раненому приближается, сразу на выручку. Тут я их всех и перестрелял. Сначала раненого прикончил. Потом медведицу уложил. Последний медвежонок бегает по льдине, не то ревет, не то плачет. Потеха! Я еще помедлил немного, чтобы зрители насмотрелись на зверя как следует. Ну, и его… Он закрутился, закрутился, потом прилег к братцу, будто отдохнуть. Ну, и не встал. Так мы их и поднимали, одним канатом.
А вот эта шкура… Тоже медведица. В тот же раз мы ее во льдах заметили и стали гнать. Вот я говорил, что страху звери не знают. Эта медведица, верно, уже кораблями пуганная была. Никогда не видел я такого ужаса, с каким она удирала. И медвежонок с ней… Скачут через льды, как зайцы. Николай Львович полный ход дал. Корабль настигает зверей, а они мчатся, с льдины прямо в воду прыгают, плывут, как дельфины! В Сухуми я видел дельфинов-то… Потом выскакивают на льдину и опять, как олени мчатся. Потом снова — бултых в воду. Я на носу в кресле сижу, ружье наготове. Куда им, зверям, с кораблем состязаться. Прицелился, ну, прямо, как вот из окошка в собаку. Чик — и перестала медведица плыть. Лапы растопырила и не тонет, мертвая, а не тонет. Я потом и медвежонка прикончил, только мы его вылавливать не стали, некогда было. Или вот еще… Подошла медведица к самому борту…
— Довольно! — вставая, резко сказал Борис Ефимович.
— Что ж так скоро, али угощение не понравилось? — встревожился Суетин. — Да вы ничего и не попробовали! А я сижу, разговорами вас занимаю…
— Мы уже наслушались ваших разговоров. Я получил указание вывезти вас из Арктики, — сухо сказал капитан.
— Это как же так? — оторопел Суетин. — Это по какому такому праву? А маяк?
— За маяком до начала навигации будет следить полярная станция. А вы зимовать в Арктике больше не будете. Понимаете? Никогда больше не будете.
Суетин поднялся, мигая бесцветными ресницами.
— Да вы это что? А полярная надбавка? По какому такому праву меня полярной надбавки лишать? Я сколько лет ее откладываю вместе с жалованием… Питание бесплатное, семейства у меня нет! Но на домик еще не хватает… Я не согласен…